Несмотря на то, что я относительно правильно и без акцента изъясняюсь по-армянски, я никогда не учился читать и писать на языке, который, если бы не известные события, должен был стать для меня первым и основным. Этим объясняется мое глубокое невежество во всем, что касается армянской литературы, а она, говорят, очень богатая. Конечно, в молодые годы я просто не испытывал желания погружаться в нее. Иногда сожалею об этом, но, что поделаешь, время проходит, и упущенного уже не вернуть. Это только потом мы говорим: «Ах, если бы я знал!»
Я не интеллектуал и не эрудит, иначе об этом было бы известно, но читаю невероятно много — русских авторов, американских, итальянских, испанских, южноамериканских, английских, немецких и конечно же французских. Однако осталось еще множество наших писателей, к которым я пока не успел приступить. Так же дела обстоят и с древнегреческими авторами. Я успел бегло ознакомиться с Грецией, но, к моему большому сожалению и даже стыду, не могу сказать того же о ее литературе. Будучи ребенком, я не раз брал книги в небольшой библиотеке на улице Сен — Северен, в нескольких шагах от церкви, где рано утром прислуживал при обедне до занятий в частной школе, находившейся на улице Жи — лё — Кёр. Но кто мог посоветовать мне прочитать произведения античной литературы в тех краях, какими бы уютными и симпатичными они ни были!
Когда впоследствии мы с Мишлин, молодоженами, жили на улице Лувуа, 8, в комнатушке, куда нас пустили родственники, на седьмом этаже без лифта и с окном, выходящим в коридор, я часто проходил мимо хранилища золотого запаса литературы — Государственной библиотеки. Но никогда не заходил туда, чтобы избежать шока: я догадывался, что перед таким изобилием книг растеряюсь и не буду знать, с какого произведения начать самообразование. Там было слишком много авторов, о которых я ничего не знал. Это как на каком‑нибудь приеме, куда меня часто приглашали и где я не знал, к кому обратиться. И хотя с упоением и даже яростью проглатывал семьдесят — семьдесят пять книг в год — за шестьдесят лет усердного чтения это составляет около четырех тысяч произведений — все равно считал себя безграмотным.
Зная свои пробелы в области литературы, я опасался, как бы столкновение с таким количеством литературных произведений не отбило у меня навсегда охоту читать. По правде сказать, это было бы трагедией! Не стоит раньше времени разрушать иллюзии, убивать их на корню… корень по — французски — «расин». Да — да, Расин, а еще Лафонтен, Мольер, Корнель, Виктор Гюго… Конечно, я прочитал их всех, ведь хотел стать актером и, выбрав самый короткий, но самый правильный путь, «питался» этими авторами, впоследствии добавив к ним Аристофана, Софокла, Теренция. Наверное, я был слишком молод! Общество трех последних меня скорее утомило, но я стоически заставил себя дочитать их до конца, чтобы научиться, обучиться, и, в особенности, иметь возможность показать себя в наиболее выгодном свете! Но во всем, что касается профессии, мне пригодились лишь французские авторы, в частности Жан де Лафонтен. С «французами» я ознакомился намного позже, не считая Виктора Гюго, которого открыл для себя в школе. В детстве я постоянно слышал, как мои родители читают стихи армянских поэтов Сарянца и Грегуара де Нарека, а особенно они любили Саят-Нова, поэта и трубадура, произведения которого мой отец пел с той же страстью, которую сам автор вложил в стихи и музыку.
Читать, читать… Конечно, но только что? И с чего начать? Когда ты где‑то учишься, всегда есть учитель, который направит, заинтересует, укажет нужный путь. Но когда ты один и, кроме того, застенчив и закомплексован, то подбираешь авторов наугад, однако тебе так и не удается удовлетворить свой литературный голод. Такие имена, как Оноре де Бальзак, Эмиль Золя, Анатоль Франс, Вольтер или Рабле, — это прекрасные указатели, по которым можно определить, на какой улице вы находитесь, однако если бы на них, кроме дат рождения и смерти, были еще и списки произведений…
К счастью, существует общение с теми, кто хочет приоткрыть для вас окошко, кто бросит луч света на участок поля, который еще предстоит вспахать. Первым из таких людей стал не кто иной, как Жан Кокто, и произошла эта удивительная встреча после того, как я получил послание из нескольких слов, написанное его тонкой, элегантной и породистой рукой. Записка, которую мне доставили на дом, прямо как во времена эпохи Просвещения, была очень короткой: он всегда считал, что самые лучшие письма — это письма короткие. В ней говорилось о том, что со мной хочет познакомиться его подруга, которой, писал он, понравились мои песни. Она должна была подойти за кулисы после моего выступления в казино «Болье». Через некоторое время после знакомства мадам Франсина Вейсвеллер пригласила меня на обед к себе в Кап — Ферра вместе с Жаном, который был другом дома. Она преподнесла мне просто царский подарок!
Я немедленно был покорен его незаурядной личностью — личностью, выходящей за рамки нашего времени. Со мной он был таким, как обычно — простым и милым, и я, находясь рядом с ним, научился одной очень важной веши, которой впоследствии неизменно следовал. После обеда Жан каждый раз уходил, но не для того, чтобы вздремнуть: он шел работать. Однажды я поинтересовался, над чем он работает — над новой театральной пьесой или очередной книгой? Он ответил: «Нет, просто пишу каждый день. Очень важно каждый день писать, хотя бы понемногу». Сочинительство — это как мышцы, которые надо постоянно поддерживать в форме. С тех пор я ежедневно тренирую свое перо. В большинстве случаев из‑под него не выходит ничего интересного, одни тексты я сразу рву и бросаю в корзину, другие оставляю, мало ли что. Важен сам факт работы.
Цит. по изданию: Азнавур Ш. Прошлое и будущее / Переводчик М.Карелова. - М.: Вагриус, 2004.
Комментариев нет:
Отправить комментарий